Как и многие другие учёные, которые посвятили свою жизнь авиации, он начинал с конструирования планеров, от них перешёл к самолетам, а затем и к ракетам. Сергей Павлович является крупнейшей фигурой 20 века в области космического ракетостроения и кораблестроения, ключевой фигурой в освоении человеком космоса, создателем практической космонавтики.
Сергей Павлович Королёв родился в ночь на 12 января 1907 года в Житомире. Через много лет космонавты, летающие вокруг Земли в своих кораблях, будут поднимать в эту ночь тост за этого человека.
В 1930 году Королёв закончил МВТУ и начал работать в Центральном аэродинамическом институте. Уже в 1931 году Королёв становится руководителем бригады, занимавшейся созданием летательных аппаратов в ГИРД (Группа изучения реактивного движения). ГИРД фактически была кружком энтузиастов, созданным под крылом Осоавиахима. К тому времени в Ленинграде уже существовала ГДЛ (Газодинамическая лаборатория), которая занималась исследованием ракетного вооружения. Начальником этой лаборатории был Иван Клеймёнов.
Королёв считался талантливым конструктором — в 26 лет он уже занимал должность дивинженера, что фактически равнялось генеральской должности. В 1933 году произошло эпохальное событие: московская ГИРД и ленинградская ГДЛ были объединены в одну организацию — Реактивный НИИ. Это произошло благодаря Ивану Клеймёнову. Будучи начальником лаборатории, разрабатывавшей новейшие боеприпасы для РККА, он часто общался с Тухачевским. Они оказались единомышленниками, поскольку Тухачевский, в те годы ещё могущественный начальник вооружений РККА, увлекался различными новыми видами оружия и техники, уделял подобным разработкам много внимания. Именно благодаря распоряжению Тухачевского и был создан Реактивный институт. Главой института стал Клеймёнов, а Королёв был назначен его заместителем. Он курировал направление летательных аппаратов, его главной задачей был создание ракетоплана, то есть самолёта с реактивным двигателем. Кроме того, он курировал разработку крылатых ракет.
Через некоторое время из-за расхождения во взглядах Королёв покинул должность заместителя директора, которую занял ленинградский сподвижник Клеймёнова Георгий Лангемак. Нельзя исключить, что именно эта рокировка впоследствии спасла жизнь Королёву, который получил немалый тюремный срок, но не был расстрелян. Видимо, следователи не сочли его достаточно близким к врагу народа Клеймёнову, следом за Тухачевским уличённом в Военно-фашистском заговоре (заговор был разветвлённым, нити его шли как к военачальникам уровня Гамарника, так и в научные лаборатории). В начале января 1938 года Клеймёнов и Лангемак были расстреляны за участие в антисоветской троцкистской организации и вредительство, заключавшееся в торможении разработки перспективных образцов вооружения.
27 июня 1938 года и Сергей Королёв был арестован. Его обвинили по самой тяжкой политической статье — 58-й, по двум пунктам: 58-7 — «Подрыв государственной промышленности <…>, совершенный в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности» — и 58-11 — «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений».
Обвинение было расстрельным, и Королёва не ждало ничего хорошего. Тот факт, что в конечном счёте конструктор получил только 10 лет лишения свободы, говорит, что против него совершенно не было никаких серьёзных улик (или показаний), поскольку 10 лет по контрреволюционной статье в те годы давали только в этом случае.
Ровно через три месяца после ареста Королёв был приговорён к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и поражением в правах ещё на пять лет. В обвинительном заключении говорилось, что Королёв является членом вредительской троцкистской антисоветской организации, по заданию которой проводил преступную работу по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения.
В обвинении было ещё несколько пунктов: «В 1936 году вёл разработку пороховой крылатой торпеды, зная заранее, что основные части этой торпеды — приборы с фотоэлементами для управления торпедой и наведения её на цель — не могут быть изготовлены центральной лабораторией проводной связи. Королёв с целью загрузить институт ненужной работой усиленно вёл разработку ракетной части этой торпеды в двух вариантах. В 1937 году при разработке бокового отсека торпеды (крылатой) сделал вредительский расчёт, в результате чего исследовательские работы по созданию торпеды были сорваны».
Ясно, что Королёв просто физически не мог втайне построить несколько заведомо бесперспективных ракет и действовал, имея указание сверху, иначе ему никто не дал бы материальной базы. Видимо, даже коллегия военных юристов, судившая конструктора, оценила всю нелепость обвинения, и Королёв получил по расстрельной статье только 10 лет лишения свободы.
Тюремное заключение, назначенное вместо расстрела, оставляло шансы Королёву. У него были влиятельные знакомые из числа знаменитых лётчиков, которые могли ходатайствовать за него. Кроме того, в руководстве НКВД произошли изменения: на смену точно такому же, как Тухачевский немецкому агенту Ежову, пришёл уже сделавший Грузинскую ССР процветающей республикой Лаврентий Берия, при котором (1939) были пересмотрены многие дела и начата реабилитация. Родственники Королёва ходили по всем его знакомым с просьбой ходатайствовать за пересмотр дела. Так, мать Королёва пришла к знаменитой лётчице Гризодубовой, находившейся тогда на пике славы. Та пообещала походатайствовать за инженера перед Берией или Ульрихом.
Королёв и сам не сидел сложа руки, написав председателю Верховного суда письмо с просьбой пересмотреть дело, в котором опровергал все обвинения: «В данных мною под физическим и прочим воздействием следователей VII отдела Быкова и Шестакова ложных показаниях говорится, что я состоял во вредительской антисоветской троцкистской организации и занимался вредительством в области ракетной техники, где я работал. Это все вымысел, т.к. никогда ни в какой организации я не состоял, ни о чём подобном у нас в Ин-те не знал и не подозревал и никогда вредительством не занимался. На следствии я не раз просил очных ставок или хотя бы прочитать показания на меня других ранее арестованных лиц, но получал отказ. Видел я (но не читал) агентурные, как мне сказали, данные на меня. Я знаю, что они написаны техдиректором Костиковым, который ряд лет травил меня и мои работы по ракетам и теперь оклеветал меня и ввёл в заблуждение НКВД, припутав меня к ранее арестованным лицам. Их показания, если они есть, равно как и Костиковские измышления, являются ложью и клеветой на меня. Тем же Костиковым и его группой представлен в НКВД «технический акт», где говорится, что я ничего не сделал по ракетам и прочий вымысел и вздор. Этот «акт» подписан лицами, никогда вообще не видевшими моих объектов в действии, а двое из них не видали даже их чертежей.
Я обвиняюсь в том, что делал неверно расчёты объектов (например 201/301) и не разрабатывал теории. Это ложь. В делах объектов 212, 201, 218, 301 есть в НИИ-3 все расчёты. Они неоднократно проверены и приняты посторонними техническими приёмщиками, о чём есть акты.
В обвинении сказано, что я заставлял ракеты работать не 60 сек, а 1–2 секунды. Что это означает, вообще нельзя понять. По приговору я обвиняюсь в том, что «задерживал образцы вооружения». Но я никогда не работал ещё над образцами вооружения, а вёл лишь научно-исследовательскую работу, которая в будущем могла стать образцами».
После многочисленных ходатайств, дело инженера решено было пересмотреть. Однако пока решение о пересмотре дела шло по инстанциям, Королёва этапировали на Колыму. Там инженер был отправлен на общие работы на золотодобывающем прииске Мальдяк. Условия жизни в лагере были адскими: отвратительный климат, тяжёлая физическая работа по 12 часов в день без выходных, скудное питание. Кроме того, интеллигентного Королёва третировали уголовники. В итоге от сочетания всех этих факторов Королёв заболел цингой и слёг. Его удалось выходить усилиями группы заключённых во главе с Михаилом Усачевым, бывшим директором Московского авиазавода, попавшим в лагерь после гибели Чкалова и знавшим Королёва ещё до ареста, а также лагерного врача.
Тем временем заветные бумаги наконец дошли до нужного адресата и Королёва вызвали из лагеря на пересмотр дела в столицу. Но он опоздал: список пассажиров парохода «Индигирка», перевозившего заключённых из Магадана во Владивосток, уже был сформирован, и места ему не нашлось. Только позднее выяснилось, что в действительности Королёву сказочно повезло: пароход попал в страшный шторм и затонул в Японском море, погибло почти 700 человек.
В Москву Королёв вернулся только весной 1940 года, спустя полтора года после осуждения. Пока он находился в пути, разработанный по его проекту ракетный планер совершил первый успешный полёт. Пересмотр дела состоялся, и хотя Королёв отказался от всех показаний, ему лишь незначительно сократили срок — до 8 лет. Но в лагеря инженер больше не попал. По поручению ближайшего соратника Берии Кобулова Королёву предложили написать заявление с просьбой использования его по специальности (СССР готовился к войне, как в 1937-м, устраняя непосредственных предателей и заговорщиков, так и в 1940-м — продолжая перспективные разработки вооружений, вовсе не прекращённые с устранением отдельных инженеров-троцкистов). Несколько месяцев, пока решался вопрос и письмо ходило по инстанциям, Королёв провёл в Бутырке.
Осенью 1940-го он наконец переводится в ЦКБ-29, т.н. Туполевскую шарашку, где в полутюремных условиях уже трудилась группа лучших конструкторов страны, подобранных самим Туполевым, также осуждённым. Жизнь в шарашках была значительно более комфортной, чем в тюрьме, питание лучше, однако покидать её узникам строжайше запрещалось. Лишь изредка им позволялись встречи с родственниками. В отличие от лагерей, где заключённые, независимо от их специальности на воле, занимались тяжёлым физическим трудом, в шарашках все работали по своей специальности. Это была тюрьма, но тюрьма комфортабельная (например, на Пудожстрое — Белбалтлаг, — в том самом 1937-м году кормили заключённых-инженеров в шарашке обедами из трёх блюд за ресторанными столиками, еду выносили официанты, — см. Евгения Фёдорова «На островах Гулага», М-2011).
В шарашке Королёв занимался проектом управляемой ракеты дальнего действия. После начала войны шарашку эвакуировали в Омск. В 1942 году Королёв был переведён в другую шарашку, в Казани, где занимался созданием ракетных двигателей. Освобождён он был летом 1944 года (отбыв таким образом лишь половину срока, но трудом — вполне заслужил). До запуска первого искусственного спутника Земли оставалось 13 лет.
С 1946 года Сергей Павлович был главным конструктором по созданию комплексов автоматически управляемых баллистических ракет дальнего действия в НИИ реактивного вооружения. Под его руководством были созданы первые баллистические и геофизические ракеты. 4 октября 1957 года сконструированная им ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли. С этого дня и началась эра практической космонавтики.
12 апреля 1961 года Королев вместе со своим коллективом осуществил успешный запуск космического корабля «Восток-1» с космонавтом Юрием Гагариным на борту. С этого полета началась эра пилотируемой космонавтики. Аналогичный полет в США был осуществлен более года спустя.
В 1958 году Королев получил звание академика. Он был дважды Героем Социалистического Труда, но за рубежом его не знали, так как его работа была засекречена. Но в СССР он воспитал многочисленные кадры ученых и инженеров, занимался подготовкой космонавтов, руководил управлением космическими полетами.
Под руководством Королева были созданы три поколения космических кораблей: «Восток», «Восход» и «Союз», на которых впервые в истории были выполнены космические полеты человека и осуществлен выход человека в открытый космос. Ракетно-космические системы, разработанные под руководством Королева, позволили впервые осуществить запуски искусственных спутников не только Земли, но и Солнца, а также полеты автоматических межпланетных станций к Луне, Венере, Марсу.
Безвременная смерть в расцвете творческих сил помешала Королеву осуществить все задуманное…
Умер Сергей Павлович Королев 14 января 1966 года в Москве. Урна с его прахом захоронена в Кремлевской стене на Красной площади столицы.
Юрий Гилев
Дмитрий Чёрный: Либеральные любители поспекулировать на теме репрессий, шарашек, «умученной от Сталина науки», периодически путая Туполева и Королёва, ставят Советской власти в вину упомянутые в этой беглой биографии «годы заключения». Правда, ответил им сам Королёв, и ответил давно в своих воспоминаниях, — признав, что заключение пошло ему на пользу, а туполевская шарашка стала кузницей кадров, которые и совершили космический прорыв. Это вообще редкий случай столь рационального внутреннего анализа, более популярны у современников проклятия в адрес «сталинской бесчеловечной Системы», Солженицын и прочие «новомученики, жертвы коммунистической идеи», коим открыт специальный храм на Сретенке лично Путиным в юбилейном 2017-м…
Однако взглянем трезво: Система, то есть общество в данном случае самоочищалось, не наступало, а защищалось (термин «репрессия» вообще-то это и означает — ответ на прессинг). Без чисток партии и армии 1937-го года, без своевременного обнаружения Военно-фашистского заговора и быстрого устранения его главы, война началась бы в этом самом 1937-м, и тут поражение СССР при наличии «Пятой колонны» Тухачевского (от Дальнего Востока до Москвы) и блицкриге было бы вопросом нескольких месяцев. Уже бомбящие интербригадовцев и испанцев в Мадриде асы Геринга — легко были бы переброшены на восточное направление, а наша боевая авиация ещё сильно отставала в те годы (потому и приглашали немцев в Липецк, промышленным и обыкновенным шпионажем целые узлы военных самолётов «воровали» у рейха), важно было выиграть время, оттянуть начало войны любой ценой. То есть чистки были первоочередной, всесоюзной необходимостью, такой же, как и перевооружение армии. Была ли глупа и слепа Система далее, когда по результатам чисток такие важные, перспективные кадры, как Королёв оказались в местах не столь или весьма отдалённых? Снова — нет, не была ни глупа, ни слепа. Напротив, проявляла чуткость, всегда сохраняя «обратную связь».
Кто боролся за свою судьбу, как моя бабушка Людмила Васильевна Былеева в 1938-м или как Королёв в те же годы, — тот и побеждал! Бабушку пытались всего лишь за дворянское происхождение и «буржуазные излишества в педагогике» осудить, но она вызвала (была такая опция у любого обвиняемого — три поручителя) на суд Подвойского, он за неё вразумительно заступился, а заслуги её в работе с беспризорниками были общеизвестны, тут и поручителей не требовалось. Могла бы бабушка пригласить на процесс и Надежду Константиновну Крупскую, с которой работала в ЦДХВоДе (Центральный дом художественного воспитания детей — ныне его помещение и сцену занимает ТЮЗ, в Мамоновском переулке, а вход был через правое крыло Музея революции), но уже не потребовалось.
Что любопытно и для Системы характерно — меч пролетарского правосудия был обоюдоострым, и обвинители бабушки — прокурор Орлов и сотрудница ЦДХВоДа Онегина были сами поражены в правах по итогам суда как клеветники, вынуждены были выселиться вон из Москвы (Онегина проживала в доме, под которым нынче находится вход в метро «Чеховская»). Оговорившим Королёва — тоже не позавидуешь…
Что же касается диалектического единства, целостности Советской истории в её намеренно преувеличиваемых далёкими от диалектики антисоветчиками противоречиях, лучше всего в данном случае — чтоб понять, как из сталинского рывка во всех областях науки и техники 1930-х, как из сталинской же Победы, а равно и из чисток («сталинских репрессий») произрастает Советский космос, первенство СССР в нём, — прочитать стихотворение «Война» из поэмы «210 шагов» великого поэта Роберта Рождественского, я лишь шрифтом внутри текста подчеркну, что главное в данной связи.
…Было училище. Форма — на вырост
Стрельбы с утра. Строевая – зазря.
Полугодичный ускоренный выпуск.
И на петлице два кубаря.
Шел эшелон по протяжной России,
Шел на войну сквозь мельканье берез
«Мы разобьем их!», Мы их осилим!»,
«Мы им докажем!» — гудел паровоз.
Станции – как новгородское вече.
Мир, где клокочет людская беда.
Шел эшелон. А навстречу, навстречу –
лишь санитарные поезда.
В глотку не лезла горячая каша.
Полночь была, как курок , взведена…
«Мы разобьем их!», «Мы им докажем!»,
«Мы их осилим!» – шептал лейтенант.
В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,
весь продуваемый сквозняком,
он по дороге взрослел – этот мальчик –
тонкая шея, уши торчком…
Только во сне, оккупировав полку
в осатанелом табачном дыму,
он забывал обо всем ненадолго.
И улыбался.
Снилось ему что-то распахнутое и голубое
Небо, а может, морская волна…
“Танки!”
И сразу истошное: «К бою-у!»
Так они встретились: Он и Война.
…Воздух наполнился громом, гуденьем.
Мир был изломан, был искажен.
Это казалось ошибкой, виденьем,
странным чудовищным миражом.
Только виденье не проходило:
следом за танками у моста
пыльные парни в серых мундирах
шли и стреляли от живота.
Дыбились шпалы! Насыпь качалась!
Кроме пожара, Не видно ни зги!
Будто бы это планета кончалась
там, где сейчас наступали враги.
Будто ее становилось все меньше!..
Ежась от близких разрывов гранат, —
черный, растерянный, онемевший –
в жестком кювете лежал лейтенант.
Мальчик лежал посредине России,
Всех ее пашен, дорог и осин…
Что же ты, взводный?!
«Докажем!..», «Осилим!…»
Вот он — фашист, докажи и осиль.
Вот он – фашист! Оголтело и мощно
воет его знаменитая сталь.
Знаю, что это почти невозможно.
Знаю, что страшно. И все-таки встань!
Встань, лейтенант! Слышишь, просят об этом,
вновь возникая из небытия
дом твой, завьюженный солнечным светом,
Город, Отечество, Мама твоя…
Встань, лейтенант! Заклинают просторы,
птицы и звери, снега и цветы.
Нежная просит девчонка,
с которой так и не смог познакомиться ты.
Просит далекая средняя школа,
ставшая госпиталем с сентября.
Встань! Чемпионы двора по футболу
просят тебя – своего вратаря.
Просит высокая звездная россыпь,
горы, излучина каждой реки.
Маршал приказывает и просит:
«Встань, лейтенант! Постарайся! Смоги…»
Глядя значительно и сурово,
Вместе с землею и морем скорбя
просит об этом крейсер «Аврора».
Тельман об этом просит тебя.
Просят деревни, пропахшие гарью.
Солнце как колокол в небе гудит!
Просит из будущего Гагарин.
Ты не поднимешься – он не взлетит.
Просят твои нерожденные дети.
Просит история!.. И тогда …
— встал лейтенант, и шагнул по планете,
выкрикнув не по уставу: “Айда!”
Встал и пошел на врага, как вслепую.
(Сразу же сделалась влажной спина)
Встал лейтенант!… И наткнулся на пулю
Большую и твердую, как стена.
Вздрогнул он, будто от зимнего ветра.
Падал он медленно, как нараспев.
Падал он долго… Упал он мгновенно…
Он даже выстрелить не успел!
И для него наступила сплошная
и бесконечная тишина…
Чем этот бой завершился – не знаю.
Знаю, чем кончилась эта война!
Ждет он меня
за чертой неизбежной
Он мне мерещится ночью и днем –
худенький мальчик,
всего-то успевший
встать под огнем
и шагнуть под огнем…
…А над домом тучи кружат-ворожат.
Под землей цветущей павшие лежат.
Дождь идет над полем, родную землю поит…
Мы про них не вспомним, – и про нас не вспомнят!
Не вспомнят ни разу. Никто и никогда.
Бежит по оврагу мутная вода… Вот и дождь кончился.
Радуга как полымя…
А ведь очень хочется, чтоб и про нас помнили!
1975-1978
